Изображение души в образе бабочки в русской поэзии сер. XVIII-XIX вв. Часть 1

Выбирая тему доклада, мы пользовались, прежде всего, личными представлениями: бабушки в наших селах и деревнях при виде бабочки говорят, мол, полетела чья-то душа [2, 486]. Нам стало интересно, откуда пошло это выражение и имеет ли это народное поверье отражение в русской поэзии выбранного периода. Разные народы имеют разные представления о душе. Понятие души восходит у них к анимистическим понятиям об особой силе внутри человека - атрибуте живого существа, «которое она одушевляет, владея его сознанием и волей». Чаще всего душу представляли в виде призрака неосязаемого и невидимого, который является людям во сне и наяву. Разногласия существовали только относительно того, кому эта душа принадлежала. Так, у ацтеков - души умерших воинов, у бирманцев - души спящих людей. Многие народы обращали внимание на жизненный цикл бабочек - отсюда вера в бессмертие: жизнь (гусеница), смерть (куколка), возрождение (полет души). Отсюда и древнегреческий миф о Психее (греч.лоир^ - «душа»). Зевс, который был восхищен силой ее любви к Эроту, навсегда освободил ее от смерти. Первым, кто собрал воедино все существующие мифы о Психее, был Апулей, который и создал свое поэтическое произведение «о странствиях человеческой души, жаждущей слиться с любовью» [5, 736]. В иконографии Христа символику бессмертия души передает образ Спасителя, держащего в ладони бабочку, кроме того, бабочку можно было увидеть и на изображениях Мадонны с Младенцев (в руке Младенца) с тем же значением. Такие традиции изображения бабочек, как символа бессмертия, на иконах просуществовали до XV века, а после исчезли.

Интерес к образу бабочки в русской поэзии возникает в середине XVIII века, когда классицизм постепенно теряет свои позиции и ему на смену приходят сентиментальные и предромантические веяния. Частная жизнь отдельного человека становится главным объектом изображения.

В 80-90-е годы меняется отношение поэтов к природе: из предмета поэтической картинки она медленно трансформируется в полноценный объект изображения. Изображая природу, поэты раскрывают эмоциональное состояние лирического героя. Вторая половина XVIII в. открывает народную поэзию как источник вдохновения. «Параллелизм природы и состояния человеческой души, привнесённый в поэзию из фольклора, существенно обогатил её в плане раскрытия внутреннего мира человеческой личности» [1, 198].

В поэзии с середины XVIII века наблюдается стремление к осмыслению образа бабочки как узнаваемого признака конкретного пейзажа. То есть образ бабочки не несет в себе никакого другого смысла, кроме как изображения бабочки - насекомого. В этом случае интерес представляет принцип включения образа в поэтическую картину. Например, в ряде стихотворений (Н. А. Львов «Бабочка летает в поле...», Е. И. Костров «К бабочке», В. А. Жуковского «Майское утро», В. Л. Пушкина «К лире», А. Х. Востокова «Весенняя песня», К. К. Случевский «Люблю я службу в сельском храме.» (-), Д. С. Мережковского «После грозы») «бабочка» может являться отличительным признаком определенного времени года.
Любезна бабочка, не медли, прилетай;
Зовет тебя весна, зовет прекрасный май.
(Е. И. Костров «К бабочке»)
Так в середине XVIII - начале XIX веков образ бабочки встречается в основном в пейзажных, описательных произведениях.

В таких стихотворениях, как, например, М.Н. Муравьева «Время», А. А. Фета «Бабочка», авторы с помощью природы пытаются обратить внимание на то малое, что часто упускается из вида - на важность каждого момента, каждой минуты человеческой жизни.
Мгновенье каждого имеет цвет особый,
От состояния сердечна занятой.
Он мрачен для того, чье сердце тяжко злобой,
Для доброго - златой.
(М. Н. Муравьев «Время»)

Поэты также попытались запечатлеть в словах красоту едва уловимую глазу: будь то полет бабочки или закат. Но как человек, погруженный в ежедневные заботы, не замечает чудес природы и вообще не воспринимает их как что-то необычное, так и не видит то время своей жизни, которое сочится словно песок сквозь пальцы.

А. С. Эйнтроп
Продолжение следует